Круглый год - Страница 16

— А ты бываешь-таки в этом салоне?

— Разумеется, бываю.

— Ах, ах, мой друг!

— Mon oncle! Что-нибудь одно: или достигать и, стало быть, ездить к маркизе Pour la Noblesse, или не ездить к ней и оставаться всю жизнь столоначальником.

— Что правильно, то правильно. Это так.

— У нее — салон, в котором все бывают, tout Pétersbourg. Она нынче все о событиях последней войны рассуждает. Говорит, например, что берлинский трактат ее не удовлетворил.

— Ах, пакостница!

— Генералами тоже не всеми довольна: зачем не взяли Константинополя? И по вопросу о проливах, говорит, настоящего решения не добились.

— И ты все это выслушиваешь?

— Ее нельзя не слушать, mon oncle. Через нее мой товарищ Крушинцев чуть места не потерял.

— Как так?

— Да вот как. Как начались эти толки о проливах, слушает она: все Дарданелл да Дарданелл. Вот она отозвала Крушинцева в сторонку и спрашивает: скажите, кто этот Дарданелл? А он и пошути: преступник, говорит, государственный; Россия выдачи его требует, а Турция, по наущению Англии, не выдает. На следующем же рауте она, разумеется, и щегольнула: да скоро ли же, говорит, нам этого господина Дарданелла выдадут? Ну, картина… Так Крушинцев после того две недели сряду у нее ручки целовал!

— Простила?

— Простила, потому что в это время он с ней всю географию прошел.

— Ах, пакостница!

— Не говорите так, mon oncle; она теперь как есть «дама». Одно только: вместо «шоколада», по старой привычке, «щикалат» говорит. И все находят, что это очень оригинально.

— Помнишь, у Лермонтова:

Ем мармалад,

Пью щиколат…

— Вот именно. И около нее чуть не целый штаб. И архистратиг отставной есть, и «старый дипломат», и даже публицист. Этот едва ли даже не главный. Бельом, во всю щеку румянец, штаны по последней моде сшиты, а сам отчасти телом, отчасти консервативными убеждениями промышляет. А она сидит между ними и вдохновляет.

— Ну, а самого графа Dos Amigos ты когда-нибудь на этих раутах видал?

— Нет, он в командировке постоянно. Во время войны в Плоештах ресторан содержал (она туда с каким-то жидом-подрядчиком приехала, там его и обрела), а теперь, слышно, в Египет к хедиву отправился. Одни говорят, в качестве chef de cuisine, другие — министром финансов. И даже будто бы при поддержке Англии.

— Однако, брат, это вроде феерии что-то.

— Нынче и всё феерии, mon oncle. У нас в курсе некто Харченков был, никак не мог именованных чисел понять, а теперь, где плохо лежит — он уж и тут. Так раскидывает умом, что чудо!

— Неужто тебя эти иллюстрации не тревожат?

— А что ж мне? Я и с ним… Пообедаю, выпью — ничего! Он вино прямо от Шато-Лафита выписывает; так и говорит: у меня, брат, с самим Шато-Лафитом условие… Он, как прослышит, что у Егарева в Демидрошке примёры появились — сейчас туда: мадам, вуле-ву сто рублей?.. ну, двести?.. айда! А кроме того, у него и круг знакомства обширный, всех там встретишь. Ешь, пьешь, а между прочим и связи завязываешь.

— Слушай! да ты не врешь ли?

— Не верите? не хотите ли, я вас свезу к нему? Не с визитом, а прямо обедать. Он будет рад, скажет: аншанте. А когда вы будете уходить, он и напредки пригласит: вене, когда вздумается; запросто, ан сюрту. Право, хотите свезу?

— Нет, что уж! стар я, да и скучно ведь шататься по постоялым дворам.

— Право, не скучно. А впрочем, мне вообще нигде не скучно; даже в заседаниях благотворительных обществ, и там я интересное нахожу.

— Это где дамочки-то?

— Разумеется; кто же бы меня без дамочек туда заманил!

— А не бывает там Дарданеллов?

— Буквально — нет, но вроде того. Впрочем, откровенно вам скажу, я в этом отношении реалист; на Дарданеллы не обращаю внимания, а больше принимаю в расчет телеса. Руководствуясь этим, и дамочек разделяю на два разряда: на хорошеньких и не-хорошеньких. С «хорошенькими», если даже они и не вполне чисто географию знают, мне весело; а с «не-хорошенькими» — скучно, хотя бы они самого Ксенофонта в подлиннике прочитали. И нынче все мы таковы, вся порядочная молодежь. Конечно, и между нами найдутся такие, которые будут утверждать, что им умные разговоры нужны, да это больше для шику. У дамочек личико, грудка, ножки, ручки — вот главное! Без разговоров!

— Погоди! женишься, так и разговора запросишь!

— Я, дядя, не женюсь. Я знаю, что вместе жить без разговора нельзя, но знаю также, что разговор выйдет непременно неудачный. Стало быть, не для чего и пробовать. При том же я умные-то разговоры эти знаю.

— Случалось?

— Знаю. Однажды меня madame Голумбецкая (вот, дядя, дамочка-то — пальчики оближете!) пригласила: приезжайте, говорит, в четверг вечером, у нас один знаменитый серб об турецких неистовствах рассказывать будет. Приехал. В гостиной серьезно, тихо, чинно; сидит братушка на диване и рассказывает; слышится: на кол, на кол, на кол; les messieurs слушают и зевают в руку; дамочки стараются смотреть на чтеца и думают: да когда же наконец «кувырком» будет? И вот в эти-то торжественные, но унылые минуты я и покорил сердце madame… ну, все равно, чье бы там ни было.

— Браво, Федя! Но возвратимся к вопросу о женитьбе. Если б, например, с капитальцем барышня нашлась… ну, полмиллиона, миллион?..

— Как вам сказать? кажется, что и на такой не женюсь. Потому что ведь с этими капиталистками одно что-нибудь: либо через несколько месяцев от миллиона ни пера не останется, либо к миллиону начнут другой прикапливать, и тогда пойдут дрязги, учеты, подозрения, утаивание денег у самих себя… фуй! Мне, mon oncle, нужно карьеру сделать, и разве уж тогда, когда все как следует обозначится… ну, тогда — быть может…